Биография и Характер
[float=left] [/float]Стивен открывает глаза и слышит тихое «Привет. Всё хорошо. Ты будешь жить.». Кажется, что всё тело болит, свет режет глаза и он совершенно не чувствует рук. Его бывшая жена успокаивающе кивает головой, словно случилось что-то чудовищное. Голова немного кружится и он переводит взгляд с её лица на... собственные кисти. И вздрагивает. Ёрзает под одеялом, силясь вскочить с постели. К горлу подступает тошнота, резко накатывает ужас, несколько секунд Стрэндж просто не верит своим глазам в попытках пошевелить пальцами. Голос почти не дрожит: «Что...? Что это такое?». Он сглатывает собравшийся в горле ком и всё ещё надеется, что увиденное лишь ночной кошмар, стоит моргнуть, как всё растворится и окажется, что ему лишь привиделось.
Кристина говорит о вертолёте, потерянном времени, титановых штифтах, оперировали одиннадцать часов... Всё доносится до него будто сквозь толщу воды. И единственная мысль, которая приходит ему в голову: они возились так долго и сотворили вот это? Он смог бы лучше. Для него не было ничего невозможного, потеря времени незначительна и... он сделал бы лучше. Двенадцать штифтов. Он чувствует недовольство и глухую ярость. Это работа мясников, а не специалистов.
Вся его жизнь делится на «до» и «после».
Он смотрит на снимки собственных кистей на экране планшета так, будто они чужие. И с трудом их листает, приходится напрягать силы до предела. Руки не слушаются, бинты вызывают у него неприязнь. Стивен молчит и сосредоточенно смотрит. Стрэндж всё ещё считает, что справился бы лучше, стараясь начисто игнорировать заботу Кристины. Ему лестно её внимание, хоть он и сам себе в этом не признаётся, но он знает, что она проводит ночи у его постели не из любви к нему, а из жалости. А он не хочет, чтобы его жалели. Чтобы она его жалела.
В памяти всплывает то ехидство, с которым она шутила ещё несколько недель назад, щелкая его словами по носу за гордость. И ему приходится признать, что он был бы немного счастливее, останься она такой и сейчас. Стивен снова смог бы рисоваться, а Кристина как прежде подшучивала бы. Ему не хватает чего-то привычного, чтобы почувствовать себя нормально.
— Вообще-то мог бы не унижать его при всех, — тактичная Кристина напоминает ему о приличиях.
— Мог и не спасать его пациента, но... ты меня знаешь! Я такой импульсивный! — он откровенно кривляется, шагая по коридору больницы справа от неё.
— Ник — хороший врач.
— Но чуть что, ты ко мне, — Стрэндж не может удержаться, чтобы не заставить её чувствовать себя неловко.
— Да. Свежий взгляд был нужен, — в её голосе слышится попытка казаться незаинтересованной. Почти удачная.
— Не свежий, а компетентный взгляд. Пожалуйста, не путай.
— Ну вот и стань моим курирующим нейрохирургом. Будет совсем другое дело! — Кристина не упускает момента, чтобы напомнить ему об этой просьбе.
— Я не работаю с мясниками, — Винсент прямолинеен как выпущенная пуля.
— Так, Стивен! — она тыкает его рукой, он снова оскорбляет её работу.
— Слушай, я исследую регенерацию нервных волокон, пересаживаю нейрогенные стволовые клетки...
— Угу, — хмыкает, даже не скрывая своего недовольства.
— ... Всё ради спасения тысяч людей в будущем, а не одного пьянчуги за смену как у вас.
— Ты прав, у нас в реанимации просто спасают и всё. Ни тебе автографов, ни тебе интервью. Наверное, судьба мне быть с Ником.
— Стой. А разве ты с ним...? Вы с ним, что ли ...? — Стрэндж кривится, боясь себе это даже представить.
— Что?
— Спите, вот что. Прости, думал гримаса вопрос выразила.
— Слишком красноречиво! Не сплю. Я приняла закон: в личной жизни никаких коллег.
— Да ты что?! — он изображает искреннее удивление. Выходит слегка чересчур.
— Называется «жизнь после Стрэнджа».
— Ой, чудно! Теперь хоть что-то будет в честь меня названо! А то изобрёл новый способ ламинэктомии, но почему-то никто не говорит «сечение Стрэнджа», — не может не съехидничать.
— Мы вместе его изобрели, — Кристина не остаётся в долгу.
— Пусть. Тем не менее, я польщён твоим новым названием. Слушай, мне сегодня выступать на форуме по нейрохирургии. Идём со мной, — он почти не скрывает, что всё ещё нуждается в ней.
— Свидание в буфете на форуме? Ой как романтично! — она всё такая же и не преминула уколоть его словами.
— Кто-то любил выходить со мной в свет, купаться в лучах славы...
— Это ты в них купался! Всё внимание тебе одному.
— Ммм, немножко и тебе.
— Нет, ты у нас светило науки.
— Можем разделить лавры! Сечение Стрэнджа-Палмер.
— Палмер-Стрэнджа!
Она водит бритвой по его подбородку. Стивен Винсент Стрэндж прячет глаза, старается отвести взгляд и упорно смотрит в стену, в окно, на одеяло. Но не на неё. Такой интимный жест, такая забота, а он, взрослый мужчина, чувствует себя неловко. Хочет сжаться в комок и спрятаться под одеялом от Кристины. Злится сам на себя. От бессилия. Чувствует отвращение к себе. Старается отодвинуться. И не может. Её тёплые руки, придерживающие подборок — это, кажется, всё, что ему сейчас нужно. И это его тоже злит. Стив боится жалости к самому себе. Боится заботы бывшей жены. Боится правды. Она заботится о калеке, а он всё ещё её любит.
Он думает о том, как они были счастливы. Когда-то. Раньше Кристина так много улыбалась. Он любит её улыбку. И всегда шутила. Она была единственной, кому он спускал колкие замечания в своей адрес. В ней было что-то невероятное. Такое, ради чего он, Стрэндж, снимал свой панцирь и переставал прятаться за семью замками. Она была единственной, для кого он готов был отодвинуть работу на второе место. И уж точно одна такая во всём свете, кого он не хотел отпускать из своей жизни. А ведь у Винсента и раньше были девчонки. Он был талантлив, красив и конечно же популярен! Но то было что-то, что проходило лишь по касательной, нисколько его не затрагивая. А тихая Кристина с острым языком и густыми каштановыми кудрями стала для него целым миром.
Ему тяжело называть её «бывшей женой». Она никак не переходит в его сознании в разряд прошлого. Особенно теперь, когда возится с перевязкой. Стивен сам себе рвёт душу, допуская до работы с его изуродованными кистями только её. И загоняет себя в западню. Но он просто не может больше никому этого позволить. Не готов довериться. Они уже сделали всё, что могли. Стрэндж смотрит на собственные искорёженные руки, на швы, покрывающие ладони и старается держать их прямо, скрывая дрожь и тупую ноющую боль от её прикосновений. Пальцы всё ещё почти не слушаются. Он читает в её глазах сочувствие и не знает где искать спасение от этого.
— Билли! Кого мне раздобыл?
— Есть полковник ВВС. Прыгал с каким-то новым парашютом. Компрессионно-оскольчатый перелом в нижнем отделе позвоночника.
— Нет, это не мой клиент. Тут справится любой специалист среднего уровня. Давай что-нибудь достойное, — бедняге, конечно, не позавидуешь, но это слишком просто. Не его уровень.
— Есть старушка с глиомой мозгового ствола на поздней стадии.
— Хочешь мне испортить послужной список? Не подойдёт, — Стрэндж произносит это без толики сожаления. Он не готов браться за абсолютно безнадёжные случаи.
— Молодая женщина с электронным мозговым имплантатом против шизофрении. Её ударило молнией.
— Хм, а вот это интересно. Перешлёшь мне... А, вижу, — всматривается в снимки, отвлекаясь на секунду.
Слышит визг тормозов. И глухой удар. Всё происходит как будто не с ним. Боль отупляет. Резкая, мощная. Захлёстывает как океан, исходит отовсюду. Плеск воды, скрежет металла. Стивен проваливается в вязкую алую темноту.
Кристина так аккуратна, словно он фарфоровый и рассыплется от малейшего дуновения ветерка. Она снимает бинт с его правой руки. Осторожно. Круг за кругом, оголяя бледную изуродованную кисть. Ему тяжело держать руку на весу. Но Стивен старается. Он слишком упорный, чтобы признать правду. Пальцы как чужие. Их мелко колотит. Доктор Палмер скатывает бинт в ровную белоснежную бобину. Аж глаза режет. Он нервно поворачивает руку и смотрит на тыльную сторону ладони. Стивен старается сжать и разжать кулак. Дрожь усиливается так, что её невозможно скрыть. Впервые за всё время проведённое на больничной койке он теряет контроль над собой и судорожно выдыхает. С уст срывается испуганное «нет». До того, как она сняла повязку, он упорно лгал себе, что всё ещё можно изменить.
Ник влезает с его мерзкой вежливостью. «Подожди пока пройдёт заживление». Стрэндж слышал подобное тысячи раз. Они всегда говорят так, когда ничего не могут сделать. И поднимает глаза на стоящих перед ним коллег в белых халатах. Против воли из него рвётся горечь и обида: «Вы... уничтожили меня.».
Задыхаясь от злости, он думает о матери. И об отце, на похороны которого не нашёл сил прийти. Теперь он понимает что чувствовал Виктор. Но знает, что даже будь у него возможность вернуться назад, он всё равно бы не смог стоять над гробом папы и смотреть на его бледное безжизненное лицо. И страшно об этом сожалеет. Как и о том, что последними словами, которые он сказал младшему брату, были жестокие слова, которые обидели Стрэнджа-младшего.
В следующий раз он увидел Вика изуродованным и окровавленным. Стивен знал, что это его вина. И поклялся себе, что однажды он вернёт Виктора к жизни, заморозив его тело. С такими руками он ничего не сможет сделать для брата. Не сможет исправить то, что совершил.
Он сидит ссутулившись на консилиуме. Когда-то Стрэндж сидел во главе этого клятого стола, а теперь лишь только гость. Единственный, у кого нет белого халата. Они словно отгородились от него. Голос скрипит и не слушается, он спрашивает это каждую неделю на протяжении нескольких месяцев.«Когда я смогу взять скальпель?». Всё слышали это уже тысячу раз. И он тоже наелся их ответов досыта. Они не могут сказать ему ничего нового. Как и того, чего он бы не знал. Они рассказывают ему, что регенерация — это сложный процесс. Медленный. Стивену кажется, что он сидит в детском кружке, а не на собрании лучших врачей. Как будто они впервые сталкиваются с подобным. От этого делается только хуже. Он бросает им как собаке кость, когда просто уже не может молчать и слушать их пустую болтовню: «Так ускорьте! Расширьте, стент плечевой и лучевой артерий.». На него смотрят как на шута. С недоверием. Будто он предлагает им принести жертву дьяволу. Надо же, светила науки не додумались до такого! Они боятся. Они говорят, что «шансов на успех мало.». Стивена всего мелко трясёт. От хорошо скрываемой ярости. Они боятся даже пытаться. «Главное, чтобы они вообще были.». Он сталкивался с ещё более безнадёжными случаями и не прятал головы в песок. Под его напором стена падает. Они соглашаются.
Винсент вспоминает, что когда они с Кристиной были вместе, он скорее был женат на работе, чем на собственной жене. И пропадал в больнице сутками. Все их разговоры сводились к его работе. К его успехам. К его делам. К его пациентам. Она же за ними совершенно терялась. И он не мог вспомнить когда из женщины, которую он боготворил, она превратилась в вечно ждущую его к ужину жену. «Извини, я сегодня задержусь. Важная операция.», «Ложись одна, я буду поздно.», «Прости, мне пора ехать.», «Ресторан? Совсем вылетело из головы!». Она превратилась в тень, затерявшуюся где-то за лучами его славы. «Жена Стивена Винсента Стрэнджа!». Вторая после работы. Теперь он горько о том сожалел. И о каждой неосторожно брошенной шутке. Судьба вернула ему за это сполна. Сперва он потерял Кристину, а сейчас мог потерять и дело всей жизни.
Стивен открывает глаза, отходя от наркоза. Голова кружится, его мучает тошнота. Кажется, что приснился кошмар. Про то, как он попал в аварию и его руки превратились в склад металлолома. Боли нет. Препараты исправно действуют, даря временное облегчение и забытьё. В ночной тишине мерно пищат аппараты, сдавливая виски болью. В палате он один. Стрэндж приподнимает голову и с всколыхнувшимся отвращением откидывается на подушки. Не приснилось. Он чувствует как поднявший шторм эмоций начисто его захлёстывает и впервые даёт выход всем своим кошмарам. Теперь, когда он один, Стивен может себе это позволить. Трудоголик до мозга костей, сейчас он не может сбежать в работу. И возможно, что больше никогда не сможет. Его лицо кривится, он отводит глаза, не хочет смотреть на руки. Не хочет признавать, что это его руки.
Само собой приходит воспоминание о его стремительном взлёте. Вчерашний выпускник, он всего через каких-то пять лет становится известным на всю страну талантливейшим нейрохирургом. Это вскружило ему голову, а слава сделала высокомерным. Всеобщее признание, десятки успешных операций, Стрэнджа стали узнавать, он стал авторитетом, лучшим в своём деле, недосягаемым. Светило науки, выдающийся нейрохирург в столь юные годы! Он ворвался в эту среду и опередил всех, оставив далеко позади специалистов, занимающихся этим свыше двадцати лет. Теперь он был для них богом. И не стеснялся этого.
Руки болят. Болят днём. Болят ночью. Без обезболивающих он чувствует эту постоянную боль каждой клеточкой тела. Или ему только кажется. Стивен уже не знает. Но пальцы по прежнему не гнутся. Его мучает страшный тремор. У хирурга не может быть тремора. Он — не хирург. Стрэндж чувствует себя побитой собакой. Операция ничего не дала. Он не может удержать ложку. Кристина приходит, чтобы его накормить. Ему хочется выть от собственного бессилия. Но он молчит. И силится улыбнуться. Он всё ещё не теряет надежды, хотя уже перешёл точку невозврата. Его блестящая идея уже не так сверкала на солнце и казалась тусклой. Вот и первое пятно на его репутации, оно же и последнее: доктор Стивен Винсент Стрэндж не смог вылечить себя!
Он скучает по семье. Стив всегда был закрытым, но сейчас он страшно по ним скучает. И дорого был дал, чтобы их всех увидеть. Ему не хватает знакомых лиц, которым он был бы рад. Он вспоминает годы учёбы на медика, школу. Вспоминает как родители радовались его успехам. Как играл с Виктором, когда они были детьми. Они гоняли мяч и он вечно обыгрывал брата, потому что был старше. Смеялся над ним. Теперь хотелось плакать.
Он смотрит в зеркало. Щетина отросла. Кристина не заходила несколько дней. Работа. Теперь у него на висках пробивается седина. Бинты скоро снимут совсем. Он боится увидеть то, что под ними, и почти привык к слепящей белизне. Лишь бы не уродливые швы. Стивен слишком быстро устаёт и много спит. Он всё ещё пытается бороться. Со всех сторон твердят одно и тоже. Про регенерацию тканей. Про восстановление. Он знает это и сам. Но Стрэндж просто не может больше ждать. Каждый следующий день кажется длиннее предыдущего. Скоро ему назначат курс реабилитации с тренером и отпустят домой. Он очень надеется, что это случится раньше, чем он сойдёт с ума. Чувствовать себя пациентом просто невыносимо.
Стив много думает о том, чего не сказал родным. И жалеет, что не простился с отцом. Не то чтобы он был религиозным человеком, но не попрощаться с тем, кто был ему так дорог, теперь кажется ему непростительной ошибкой. Он слишком много переосмыслил. И хотел бы исправить. Но уже слишком поздно. Раньше был способ сбежать от мыслей, а теперь он был с ними заперт в одной комнате.
Даже обычное упражнение даётся с трудом. Когда-то он вытащил этими самыми руками пулю из черепа парня, которого, казалось, уже не спасти, а теперь даже пальцы выпрямить не может. Бесполезно. Неделя за неделей, но этот простой трюк всё ещё не поддаётся. Реабилитация похожа на саморазрушение. Чем больше он старается, тем хуже ему становится. Стивен уже не верит, что сможет восстановиться полностью. Тренер, словно в насмешку, говорит, что чудеса случаются. Обещает даже доказать.
Он уже несколько недель как дома. Кристина боится за него. Не говорит ничего, но на дне её глаз кроется беспокойство. Стрэндж читает его каждый раз, когда она приходит. Ему больно от её заботы. И эта боль гораздо сильнее той, что в руках. Она говорит, стоит быть осторожнее. Но Стив не знает как. И больше ни о чём другом, кроме рук, думать не может. Со стороны это похоже на помешательство. Ему всё равно. Главное, чтобы вернуться в работу.
Бритва дрожит в руках. Внутри Стивена стягивается жгутом злоба. Ему снова придётся позволить сделать это ей. Немощный, будто старик. Без Кристины он ни на что не годен. Похож на оборванца. С мерзким лязгом станок бьётся о дно раковины. Снова не вышло. Стрэнджу сложно оставаться один на один с собой. Изо дня в день он пытается повторять простые упражнения, но они не дают никакого результата. Теперь Стив вынужден уговаривать тех, кого когда-то считал неучами, выслушать его. Они все пекутся о своей репутации. Единственное, что у него хорошо получается — это колотить всё вокруг. Он никогда не умел заискивать и просить. А теперь приходится.
Он вспоминает каким счастливым подростком был и не узнаёт себя. Улыбчивого, с высоко поднятой головой. Всё давалось ему легко. Любимец фортуны! Теперь это горчило на языке. Воспоминания о том парне, который с лёгкостью решал сложнейшие задачи по генетике и расписывал бесконечно длинные цепи превращений по химии, кажутся почти чужими. Такой способный, для него не было сложностей, которые нельзя преодолеть. «А что ты теперь об этом думаешь, Стиви?» ехидно вопрошал он сам себя.
— Привет! — в её голосе слышится нежность, он вздрагивает на стуле. — Не возьмётся?.. — тон меняется резко, голос Кристины почти не узнать.
Он только качает головой в ответ. Не может подобрать слов. И глухо цедит: — Слабак... В Токио появилась новая методика. Высаживают стволовые клетки на искусственную матрицу, созданную на 3D-принтере. Мне бы где-то кредит взять...
— Стивен...
— Небольшой, всего-то двести тысяч... — он готов поверить во что угодно.
— Стивен! Нет. Ты привык прожигать всё, что зарабатывал, но теперь тратишь деньги, которых у тебя нет. По-моему, пришло время тебе остановиться.
— Нет, нет, останавливаться как раз мне нельзя, потому что пока всё лечение без толку! — со стороны он похож на одержимого. Стрэндж чувствует, что больше просто не может и переходит на крик. Из него чёрной жижей слов к её ногам течёт боль, обида и горькое отчаяние.
— Да, но это уже не медицина. Это похоже на манию. Так бывает, не всё вылечивается, — рациональная до мозга костей, она порой просто невыносима.
— Для меня жизнь без работы...
— Всё равно жизнь! Это не конец! Есть и другие вещи, которые придают жизни смысл! — его бывшая жена всегда смотрела на вещи позитивнее, чем он сам.
— Например? Ты, что ли? — Стрэндж знает как он не прав, но неосторожную, вырвавшуюся со зла фразу уже не забрать назад.
— Не хочешь попросить прощения? — женщина, которая ему так дорога, всегда была горда и никогда не позволила бы оскорбить себя.
— А ты не хочешь уйти?
— Ладно. Не могу больше видеть что ты делаешь с собой, — она разворачивается, чтобы уйти.
— Настолько тяжёлое зрелище? — Стив спрашивает, потому что не может не спросить.
— Да! Очень! У меня душа болит за тебя.
— Всё! Жалеть не смей! — он просто больше не выдерживает. Не хватает сил смотреть на то, как она возится с ним, будто со сломанной игрушкой, которую жаль выкинуть.
— Я тебя и не жалею!
— Вот что ты ко мне пришла? Вино, сыр — к чему это всё? Будто мы старые друзья. Брось! Не друзья мы, Кристина! Мы и любовниками толком не были! Тебе просто надо кого-то жалеть, а я в этом плане находка! Ой, Стивен Стрэндж, бедняга! Наконец-то я нужна ему, как и моим убогим пациентам! Подлатаю его, поставлю на ноги! Сущий ангел во плоти! Из кожи лезешь! Но ведь понятно что тебе нужно! — Стив кричит. Стив колет и разит её словами. Стив хочет сказать «За что ты мучаешь меня?!», хочет прокричать ей прямо в лицо «Я всё ещё люблю тебя, Кристина, я всегда любил тебя и всегда буду!». Но говорит совсем другое.
— Ну прощай, Стивен.
Ключи звякают о столешницу. Она безразлично хлопает дверью. Он остаётся совсем один. Больше Кристина не придёт.
«Тянем, тянем.». Стрэндж вскакивает с постели посреди ночи. Вся футболка пропитана потом, будто он пробежал несколько километров. Этот проклятый курс реабилитации не оставляет его в покое даже по ночам! Одиночество и бездействие. Кажется, как-то так и сходят с ума. Стоило бы выпить воды, но... Стив знает, что не сможет удержать стакан. А Кристины здесь нет. Ему пришлось перейти на йогурты. И всё, что можно пить через трубочку. Винсент ненавидит себя.
Дни превращаются в недели. Отчаяние поглощает его всё сильнее. Стивен не знает сколько ещё он так протянет. Руки не слушаются. И его всего трясёт от этого. Ему не удаётся побриться. Станок не удержать даже двумя руками. От тупых передач по телевизору просто тошнит. Он выводит своё имя раз за разом, по буквам. Получается так, как на листах, что всю жизнь хранила его мать. Только на них писал пятилетний Стивен Стрэндж. А сейчас ему уже тридцать два.
Папку доставили с почтой. Его квартира выглядит как логово безумного учёного: кругом коробки и погром. Педантичный щёголь Стивен Стрэндж теперь слишком мало об этом заботится. Он вскрывает посылку с бумагами и вчитывается в них так жадно, словно одно это изменит его жизнь. И сперва Стиву кажется, что всё это какая-то шутка. История болезни Джонатана Пенборна выглядит безнадёжной. Повреждения сегментов спинного мозга C7 и C8. Парализован ниже середины груди и частичный паралич обеих рук. Если этот парень смог ходить, то чудеса всё-таки существуют! Он вернулся оттуда, откуда не возвращаются.
Он оставляет позади всё. Ему нужно поговорить с Пенборном. Во что бы то ни стало. Ведь кто-то же поставил этого парня на ноги. Стрэндж просто хочет вернуться в свой мир. Он слишком долго был за бортом и от этого чувствует себя разбитым. Сейчас он готов поехать куда угодно.
Даже в загадочный Камар-Тадж, о котором говорит этот Джонатан. Винсент готов поверить чему угодно. Говорите, парень, который ходил по воде, существует? А всякие травки и колдовство действуют? Чудо-мантры вернут ему руки? Блеск! Это просто потрясающе! Стивен готов отправляться прямо сейчас!
Время утекает как вода сквозь пальцы. Непал маленькая страна, где очень много храмов. Стивен скитается в надежде на то, что хоть кто-то слышал про Камар-Тадж. Но в жужжащем муравейнике Катманду далеко не каждый понимает по-английски. Он теряет время, а вместе с ним и всякую надежду. Никакого Камар-Таджа может и не быть, а Стрэндж потратил на это последние деньги. Экскурсия по местным святыням не даёт подсказок. У него не остаётся ничего.
И когда силы иссякают, он оказывается в глухом переулке, в чужой стране, без денег и еды, в окружении троих агрессивно настроенных подонков. Эти люди хотят забрать у него часы, которые подарила Кристина. И даже теперь, когда он не может защищаться, Винсент бьёт первым. Это, конечно, ошибка, но отдать им последнее, что связывало его с любой женщиной, он просто не мог. Так он хотя бы утешался тем, что попытался. Но... А откуда взялся этот парень? И кто ему сказал, что Стрэндж ищет Камар-Тадж? Не то чтобы Стив был параноиком, конечно, но учитывая все события последних минут этот странный кунг-фу ниндзя в капюшоне выглядит несколько странно. Выбирать, впрочем, не приходится и он хромает вслед за этим незнакомцем.
И тут-то реальность от души тыкает его лицом в дерьмо! О, просто очаровательно! Столько искал клятый-чудо храм, чтобы послушать про тонкие энергии, астральные проекции, силу веры и всякие там чакры! Ещё и опоили чайком с чёрт знает чем! Псилоцибин или ЛСД? Просто блеск! Пудрят мозги, пугают галлюцинациями! Это, конечно, мигом вернёт былую подвижность его рукам!
Его болтает и трясёт, Стрэнджу кажется, что он летит. Всё кружится перед глазами и мелькает. Тысячи-тысяч реальностей, миллионы миров. Всё, что он знал прежде, рассыпается в прах. Вселенная расширяется до невероятных пределов. И... «Вон.».
Однако, если есть хоть малейшая надежда, хотя бы мизерный шанс, пускай и один на десять тысяч, что весь этот чёртов балаган не так прост и он снова сможет работать, они не захлопнут так просто двери у него перед носом. Ему просто больше некуда пойти. У него нет денег даже на самый дешёвый мотель, о возвращении домой не может быть и речи.
Он просидел на пороге до заката. И готов был встретить рассвет там же. К счастью, этого не потребовалось. Двери распахнулись перед ним. Стрэндж был допущен в святая святых. Так началось его обучение магии.
Рождение новой надежды не оказалось панацеей. Ему открывались новые грани реальности и тайны, которые прежде он бы счёл вымыслом. Стивен обретал почву под ногами, дело, которым мог заниматься. Но его руки всё ещё ни на что не годились. И пока другие высекали из магической искры пламя, он безуспешно пытался совладать с тремором и болью. Остальные могли позволить себе работу с артефактами и двойными кольцами, а Стрэндж безнадёжно топтался на месте, потихоньку превращаясь в книжного червя. Теорию он осваивал семимильными шагами, но его практически навыки так и оставались один сплошным «пшик». Винс винил в этом семь бесполезных операций, которые ничего ему не дали.
Он каждый день с грустью смотрел на остатки часов, что напоминали ему о Кристине. И чувствовал себя идиотом. Он столько наговорил ей и так обидел, а ведь она во всём была права. Он видел это сейчас так ясно, что пытался достучаться до бывшей жены, но она оставляла все его сообщения без ответа.
Он провёл в Камар-Тадже немало времени, но так ничего и не добился. Кажется, в библиотеке, которую так ревностно охранял Вонг почти не осталось книг, которые он мог бы прочесть. Прогресса же не было никакого. Видимо, так посчитала и Старейшая. Она опровергла теорию Винсента, доказала, что дело вовсе не в руках. И оставила в горах.
Путешествие на Эверест оказалось занимательным. Там, конечно, красиво. И всё же очень холодно. Но красиво, да. Стрэндж думал, что это конец. Однако, упорно продолжал попытки открыть портал.
Разве он прежде не работал с безнадёжными случаями? И что, лучший нейрохирург теперь с какой-то дырой во времени и пространстве не справится? Знай себе черти круги в воздухе! Экое занятие для избранных! И смог. И открыл. Надо признать, чуть себе всё там к чертям не поотмораживал, но открыл!
Это сдвинуло всё с мёртвой точки. Со скрипом, но магия начала поддаваться. Не идеально, через раз и на пределе сил. Пусть лишь фокусы, пусть только порталы, но у него стало получаться. Это не помогло излечить Стиву кисти рук до конца, да. И всё же это было гораздо больше, чем ничего. Стив стал упорнее в несколько раз, посвящая тренировкам всё своё время. Стрэндж тратил ночные часы на изучение всё новых и новых трудов, которые ему удавалось стащить через порталы из библиотеки. Он осваивал магию даже когда спал, штудируя научные труды при помощи астрального тела. Ему нужно было всё больше и больше.
Жажда знаний привела его к глазу Агамотто. Тогда им двигало лишь желание излечиться и Стивен понятия не имел, что держал в руках камень времени, один из шести камней бесконечности. Но ему удалось совладать с заклинанием, которое требовалось для работы с артефактом. И на краткий миг он получил власть над временем. А потом как на пожар слетелись Вонг и Мордо, паникуя так, будто вселенная уже рухнула в ад! Опасность, какие-то петли и дыры! Кричали, будто конец света наступить мог! Какие-то временные матрицы, разрывы вселенского континуума! Ну просто хоть хоррор пиши!
И ладно бы только это! Эдакие колдуны-Мстители! Храмы в центрах силы, защита Земли от всякой нечисти из космоса вроде Дормамму... А он-то думал, просто поучится, магию освоит, руки вылечит, а на вот это всё Стрэндж не подписывался!
Да только кто б его спрашивал! Бабахнуло так, что он аж в Нью-Йорке оказался! И подписывался-не подписывался, оно Кецилию до лампочки, в сторонке постоять не получится. Тем более, что этот психопат явился с командой бравых потрошителей и начал убивать людей. Задвигать про идею вечной жизни, трепаться про какие-то чудеса, которыми его якобы одарил Дормамму. И заодно заставлять недоучку Стрэнджа попотеть. Он-то чудо-меч-кладенец из воздуха пока доставать не умел, как и пол с потолком местами менять. Нет, навыки, конечно, полезные, но он как-то к войне с кучей кровожадных магов-фанатиков не готовился, потому как это с тем, чтобы вернуться к хирургической практике... не совсем одно и то же, мягко говоря.
Если бы плащику не приглянулся, так и закончилась бы история Стивена Винсента Стрэнджа безвестно и печально. Дыру в нём проделать успели, но этого оказалось мало, чтобы прикончить. И Стив успел доползти до больницы. Ну, конечно, Кристина. К кому ещё он мог пойти?
Хотя испугалась она сильно! И не то чтобы он ставил себе целью её напугать, но... Она так беспокоилась! Даже извиниться успел пока пытался не умереть от крови в перикарде и встречи с гораздо более опытным магом. Нет, Винс быстро учился, само собой. На практике просто пока мало что применять приходилось. И уж точно не такое, от чего люди умирают. Спасибо Кристине. Если бы не дефибриллятор, ему точно пришёл бы конец.
Он даже рассказать ей попытался, но это всё, конечно, звучало как бред. Про Камар-Тадж, про Кецилия, про Дормамму, про Старейшую. Кристина назвала это сектой. И в чём-то она была права. Он ведь человека убил. Безумие какое-то.
А они ему место хранителя предлагают. Впутывают в это всё. Он же видел недостающие страницы из книги Калиостро. Стрэндж всегда был упрямцем, не умел слепо за кем-то следовать, если не знал куда его это приведёт. И сейчас он был, похоже, единственным после Кецилия, кто представлял себе все глубины лицемерия верховного чародея. Даже Мордо принимал на веру всё, что она говорила.
Но вскоре этой большой лжи пришлось разрушиться. Ведь Кецилий и его головорезы не покинули Нью-Йоркский Санктум Санкторум. А Стивен крупно просчитался, полагая, что в зеркальном измерении у них с Мордо получится переиграть этого фанатика. Оказалось, что эта идея вообще была самоубийственной. Если бы не Старейшая, они бы долго не продержались. Но и ей не удалось остановить их в одиночку. Всё-таки отвернувшийся от неё ученик нашёл способ отомстить за ложь, которой она их кормила, таким же ударом исподтишка.
И ему приходится вернуться в Metro-General второй раз за день. Кто бы мог подумать? Всё так запуталось. Между ними. Между ним и Кристиной. А он всё ещё нёс ей то безумие, в котором жил. И пусть Старейшую спасти не удалось, Стрэндж наконец сумел найти своё место. Он — маг, ему теперь защищать Землю. От всего: Кецилия, Дормамму, богов из Асгарда, да хоть чертей из пекла! С такой жизнью, правда, не приходится рассчитывать, что Кристина останется с ним, но он будет знать, что она в безопасности. Это ведь тоже кое-что, верно?
Лондон, Нью-Йорк... Стивен знал где будет следующий удар. Гонконг. Последний храм, способный остановить приход Дормамму на Землю, удержать тёмное измерение. Там всё и должно закончиться.
Но Стрэндж опоздал. И, возможно, от мира, который он любил, не осталось бы ничего, если бы доктор не был таким любопытным. Он уже знал как работает глаз Агамотто. И использовал его вновь, нарушая все законы мироздания, перезапуская время, возвращая всё к исходной точке. Храм не должен был пасть, а потому Винсент рискнул всем, чтобы обернуть ход событий вспять и изменить исход битвы. Но просто остановить Кецилия для этого как-то маловато, даже заставить его перемотаться как кассету не поможет. Смерть адепта тёмного измерения ничего не даст, ведь его хозяин уже явился. Пара десятков спасённых жизней — это хорошо, но не достаточно. Даже если считать Вонга.
Для этого надо кое-что посерьёзнее. Например, принести время туда, где его нет и не было никогда. Да-да, часы в тёмном измерении.
— Дорамму, я пришёл договориться!
— Ты пришёл умереть! Твой мир отныне мой мир, как и все миры.
— Дорамму, я пришёл договориться!
— Ты пришёл умереть! Твой мир отныне... Что это? Иллюзия?
— Нет, всё по-настоящему.
— Хорошо.
— Дорамму, я пришёл договориться!
— Ты при... Что это значит?!
— Ты отправил к нам Кецилия с законами своего измерения, а я прихватил кое-что из нашего. Это — время. Закольцованный фрагмент времени.
— Как ты осмелился?!
— Дорамму, я пришёл договориться!
— Ты не сможешь так вечно!
— Смогу, ещё как. Отныне нас ждёт одно и то же. Ты — убил, я появился снова и так далее...
— Значит ты целую вечность будешь умирать.
— Да. Тем временем людской род будет жив.
— Но ты будешь страдать.
— Врачи с болью на ты.
— Дорамму, я пришёл договориться!
— Дорамму, я пришёл договориться!
— Прекрати!
— Дорамму!
— Дорамму!
— Дорамму!
— Тебе никогда не победить.
— Знаю, но я буду проигрывать. И проигрывать, и проигрывать, и так далее по кругу. Так что ты у меня в плену.
— Нет! Хватит! Разорви этот круг! Освободи меня!
— Нет уж. Я пришёл договориться.
— Что ты хочешь?
— Отзови своих Зилотов. Оставь мою вселенную в покое. И не возвращайся. Клянёшься и я разрываю петлю времени.
Похоже, у большого злого вечного Дорамамму сдали нервишки. Что ж, людское время доведёт кого хочешь, действительно. Зато за счёт чьей-то тонкой душевной организации в этот раз Стрэнджу удалось отстоять Землю.
А как будет дальше...
Время покажет?
Планы на игру, возможные союзники
Вообще я тот ещё сюжетный подорожник. хд
Но хотел бы приложиться к будущей бойне с Таносом, месилову внутри Мстюнов и куда-нибудь, наверное, на сторону Тони Старка, потому что с этим парнем у нас много общего.
Скорость игры
Блиц — скорость без границ! хд Ну то есть иногда это пять постов в неделю, а иногда один раз в две недели. Но я стараюсь не пропадать.
Пробный пост Люди не вечны. Даже близкие и дорогие. Это самая простая истина, известная каждому человеку. Для врачей же это проблема и страшная фраза, звучащая из уст безжалостных преподавателей уже в первый день их обучения: если вы допустите ошибку, ваш пациент умрёт; если вы опоздаете, ваш пациент умрёт; если вы неверно установите диагноз, ваш пациент умрёт. Страшный груз, который медики добровольно принимают на свои плечи, чтобы нести его до конца жизни.
Стивен знал эти слова так хорошо, как никто в Metro-General. Он буквально за каких-то два года потерял всю семью. Гибель матери сильно ударила по нему, но едва ли кто-то разглядел бы в вечно собранном трудоголике Стрэндже отголоски терзавшей его потери или боль. Будучи нейрохирургом, он бежал в работу, запираясь в плотном графике, не позволяющем отвлекаться даже на то, чтобы вдохнуть. Стив успешно сбегал от реальной жизни в науку. Проявлять скорбь по-другому он не умел, а жалеть себя просто не хотел — это грозило бы резким отвращением к собственной персоне и резко противоречило всем его жизненным установкам. И поэтому Винсент работал, загоняя себя как лошадь. Без выходных и отпусков. Он покидал операционную только лишь чтобы отправиться куда-то ещё: на презентацию, внеочередной симпозиум или форум по нейрохирургии. Спал как приходилось и спасался от голода лишь заботой некоторых коллег, ценивших его талант выше, чем скверный характер.
И временами Стрэндж был совершенно невыносим. Способный работать даже сутками в выходные, он не отличался пониманием чужих проблем и совершенно не мог принять, что кто-то нуждается в отдыхе. Работа была для него на первом месте, система ценностей сдвинулась окончательно, отсекая мир за пределами операционных. Важно было лишь то, что он делал. Очков таким поведением в глазах остальных сотрудников больницы он, конечно, себе не добавлял. И всё же оставался лучшим специалистом, который у них был, и одним из самых выдающихся в своей области. Это давало доктору Стрэнджу иммунитет. Каким бы несносным и странным он не казался другим, он всё равно продолжал практику в Metro-General и совет правления относился со снисхождением к манерам нейрохирурга.
А так как даже не каждый пятый знал что случилось в жизни Стивена, образ его в описании иных коллег был весьма нелестным, пестрившим язвительными эпитетами, и уж точно никак не вязался с трагическим. Стрэндж не искал одобрения и совершенно не нуждался в симпатиях всех, кто его окружал. Он просто мог себе это позволить, ведь ему были благодарны десятки людей, чьи жизни он спас и ещё большее количество восхищалось его достижениями, потому дружба второсортных мясников, коротающих рабочее время за спасением пьянчуг и наркоманов, ему попросту была не нужна. К тому же, Винсент предпочитал, чтобы к нему в душу не лезли. А все любопытные носы отваживала его обескураживающая прямолинейность, действовавшая на всех как холодный душ. Людям ничего не оставалось, кроме как просто привыкнуть к Стивену Стрэнджу и оставить его в покое.
Он переживал смерть матери по-своему, как мог. И, возможно, всем стоило бы поблагодарить его за это. Однако, благодарных среди врачей Metro-General не нашлось. И их стало ещё меньше, когда полтора года спустя заболел отец Стива.
Как медик и практикующий хирург, доктор Стрэндж вынужден был столкнуться с горькой истиной и встреча эта ему ничего хорошего не принесла. Он был достаточно силён, чтобы услышать диагноз Стрэнджа-старшего и устоять на ногах, но это мало что значило. Слишком закрытый, Винс всегда умел держать лицо. Смог и в этот раз. Только вот неотвратимость, с которой приближалось мрачное будущее, от этого никуда не делась. Сухие врачебные формулировки были для него слишком хорошо понятны. И он всегда знал, что существуют болезни, которые медицина пока что победить не способна. Только вот теперь такая болезнь пришла в его дом. И к его отцу.
Привязанный с детства к родителю, он сцепил зубы и ушёл в работу с головой ещё глубже. На этот раз погружение выглядело ещё ужаснее, чем в предыдущий. Стрэндж старался и вовсе не бывать дома. Смотреть как угасает человек, с которым он в детстве играл в футбол, сил не нашлось. И в попытках бороться с подступающим к горлу комом, Стивен очищал свой разум уже привычным способом, он просто забывал, что является чем-то большим, нежели доктором Стрэнджем: сыном Стрэнджем или человеком Стрэнджем. Его расписание стало настолько жёстким, что свободного времени в нём оставалось всего-ничего — на сон.
Это страшно не нравилось его младшему брату, Виктору, для которого все эти записи в карте отца не значили почти ничего. Винсент же с каждой новой ссорой, всё сильнее отдалялся от семьи. Таков уж был его способ блокировать эмоции, чтобы удержаться на грани. И чем хуже становилось его отцу, тем больше он работал. Его преданность делу вызывала восхищение у одних и неприязнь у других.
Когда-то он стал врачом, чтобы отменять жуткий приговор в поставленном диагнозе. Но вот уже второй раз один из лучших нейрохирургов, доктор Стрэндж, даже вместе со своей своей мировой славой и талантом ничего не мог поделать с тем, что жизни дорогих для него людей вот-вот должны были оборваться. Первый удар заставил его многое переосмыслить. Оправиться от потери матери было сложно и всё же время лечит, боль притупляется, а жизнь на этом не заканчивается. Это не проходит никогда, но становится тише и незаметнее, перестаёт быть таким резким и оглушающим. Теперь же Стив просто не мог найти себе места. И кто знает, чем бы всё обернулось, если бы не Вик.
Он перестал ладить с братом, считавшим, что побег от действительности, который Стивен совершал нелеп, но очень ценил то, как без лишних слов младший Стрэндж взял на себя всю заботу об отце, не вынуждая его смотреть на ту тень, в которую Юджин стремительно превращался. Потому что хуже смерти близких может быть только смотреть как они медленно и тяжело умирают. От такого не защитит ни «отлично» по анатомии, ни несколько десятков проведённых операций, ни застарелая боль от потери. Смотреть в глаза того, кто был тебе другом и опорой в детстве и видеть, что он больше не способен тебя узнать очень страшно. И для того, чтобы суметь это пережить нужно быть кем-то большим, чем просто врачом. Потому что уже не получится убедить себя, что всё в порядке. Когда ломается кто-то, кого ты всегда любил и считал своим идеалом, стараясь стать хоть в чём-то похожим, идеально отстроенная мораль падает бетонной крошкой к ногам. Отделить в себе человечность от собственной сути уже не выходит и тот, из прошлого, восторженный маленький ребёнок, не может сдержать рыданий. Но Стивен не мог себе это позволить. Весь мир мог утопать в слезах, но только не доктор Стрэндж. Поэтому он бежал. Так глупо и так по-мальчишески удирал от неизбежного, ведь врачам нельзя смешивать семью и работу.
Каждый раз, когда жизнь становилась невыносима, он прятался в спасительных рамках медицинской этики, находя в ней объяснения всему, что происходило в его жизни. Винсент убеждал себя, что не вмешивается только потому, что не может стать лечащим врачом для отца. И все попытки Виктора предотвратить падение старшего брата в ту бездну из ненависти к себе и отчаяния, которую тот под собой выкапывал, оставались не услышанными. Младший Стрэндж, куда более спокойный и готовый принять эту жизнь такой, какая она есть, со всей её болью и тяжестью, не хотел, чтобы Стив потом мучил себя виной за сделанный выбор и терзался от того, что не был рядом с отцом в эти последние месяцы, раз за разом стучался в закрытый разум брата. Стивен же встречал его жёстким отпором и Вик отступался, чтобы потом попробовать вновь. Но так ничего и не добился.
Вместе с приходом зимы в Нью-Йорк жизнь Юджина Стрэнджа оборвалась. И это стало последней каплей, как для Стивена, так и для Виктора. Потеряв отца, Винсент окончательно замкнулся в себе и не приехал даже на похороны. А терпению младшего Стрэнджа просто пришёл конец.
Видят боги, Вик пытался! Всё это время он пытался. Был терпеливым, заботливым, понимающим, он ничего не требовал от Стивена и только просил приезжать домой чаще. Не давил, не приказывал, просто пытался защитить от того, что Стив сам с собой делал и предотвратить те мучения, которые бы за этим последовали. Знавший, как старший брат любил отца, он понимал, что Винсент ведь сам себя не простит за это. Но эта выходка... Стивен просто не пришёл. Исчез. И не отвечал на звонки как бы он не пытался до него дозвониться. Виктор был в ярости. Теперь он по-настоящему злился на брата. Всему, что тот делал прежде можно было найти объяснение, но это было каким-то безумием, которое он ни принять, ни понять не мог. Их отец умер, а Стив с чего-то вдруг не пришёл даже почтить его память, попрощаться в последний раз!
Когда на следующий день Стрэндж-старший всё же взял трубку, Виктор кричал на него так, что болели рёбра, захлёбываясь воздухом между фразами, и очень надеялся, что жестокое чувство вины настигнет его брата очень скоро. Он очень хотел заглянуть ему в глаза и сказать всё, что думал. Именно поэтому и поехал к нему. По телефону выразить всю глубину горечи, ненависти, недовольства и отчаяния просто не представлялось возможным.
И они поругались ещё сильнее. Обвинения сыпались градом. Виктор кричал, что Стивен эгоистичная свинья, не способная думать о ком-то, кроме себя. Винс тоже не оставался в долгу, обвиняя брата в бесчувственности и бестолковости, ведь у него серьёзная работа и пациенты не могут подождать! Они били друг друга словами наотмашь, выплёскивая всю боль, скопившуюся за эти мучительные полгода. Их крики слышали даже соседи, удивлявшиеся внезапному шуму от Стрэнджа, в квартире которого всегда стояла почти мёртвая тишина, изредка нарушавшаяся звуками игры на рояле. А потом Виктор ушёл.
И в следующий раз Стивен встретился с братом только в морге, на опознании. В человеке, чьё тело лежало на холодной металлической поверхности стола патологоанатома, нельзя было узнать Вика. Это был словно кто-то другой и в то же время очень-очень похожий на его младшего брата. Последними словами, которые Виктор от него услышал, были слова злобы: глупые обвинения. Если брат хотел, чтобы он винил себя, то он получил желаемое — Винсент глубоко сокрушался о том, что не смог усмирить свою гордость пока у него был шанс. И впервые не смог удержать боли в себе.
Она проявилась так ярко, что многим показалось, будто Стрэндж сошёл с ума. Он отказался принимать смерть брата и никто не смог остановить его. О том каким упёртым Стивен мог быть, когда хотел, можно было слагать легенды. Поэтому тело Виктора было заморожено. Крионика должна была поддерживать его до тех пор, пока доктор Стрэндж не найдёт способ вернуть брата к жизни. Некоторые его жалели, но Стивен не нуждался в жалости. Он был совершенно уверен, что исправит эту ошибку и Вик проживёт долгую-долгую счастливую жизнь, когда он сможет изменить то, что совершил.
Горечь его всегда принимала причудливые формы, потому что он запрещал себе чувствовать и пытался бороться с собственными эмоциями так, словно они какая-то страшная болезнь. Свежие душевные раны он не зашивал, но заклеивал пластырем, оставляя гнить и гноиться. Они кровоточили и мучили его, но Стив умело их игнорировал. Они, конечно же, не проходили от этого и со временем всё становилось только хуже. Ведь они превращались в нарывы, а не в шрамы. Из-под пластыря исходил бы жуткий смрад и смотреть на этот след самоистязаний будь он вполне осязаемым, а не метафизическим, было бы жутко даже бывалому военврачу. Но Винсент не останавливался на достигнутом и тащил свой ад за собой. Всё продолжало кровоточить, а он старался сделать вид, что всё в порядке.
Получалось из рук вон плохо. И в его характере смешивались тщеславие и желание помогать, тяжесть груза предъявленных самому же себе обвинений и самоубеждение, попытки жить дальше и бесконечная рекурсия пережитого. Это, конечно, не мешало ему блистать в операционных и оставаться героем дня для первых полос газет, но лишало всякого очарования при ближайшем рассмотрении. Оставшись один, он не только не хотел замечать жизнь вне работы, теперь он ещё её и не имел. Друзей у него, само собой, не было. Общение с ним вообще мало кто мог выдержать больше трёх минут, даже если оно было необходимым и касалось исключительно рабочих вопросов. Единственным, кто его не избегал, стал Билли. Дружбой это назвать было нельзя, но они мало-мальски находили общий язык и Бил не обижался на ехидные замечания Стивена, а это было уже очень много.
Like a miracle you wake me, make me
Brighter than the sun when it used to blind me.
I know your love is the reason,
Love never goes out of season.
Кто знает, сколько бы он провёл в этом колесе работа-дом-работа времени в качестве незаменимой ручной белки-нейрохирурга, если бы в Metro-General не появилась доктор Кристина Палмер. Она была реаниматологом, а Стрэндж никогда не считал нужным скрывать своего пренебрежительно-снисходительного отношения ко всем, кто работал в реанимации: они, конечно, нужны, ведь кто-то же должен этим заниматься, но это совершенно точно не медицина в том смысле слова, который он в него вкладывал. Обычно всех его высказывания обижали и своей прямолинейностью Винсент легко и играючи превращал совершенно незнакомых людей во врагов, но только не её. Кристина оказалась не из тех, кто будет просто стоять в стороне и смотреть, как какой-то франт унижает её достоинство и обесценивает её работу. Она уколола его самолюбие ещё не зная кто он и даже когда ей представили Стивена своего мнения не изменила. Этого оказалось достаточно, чтобы высечь искру среди тлеющих углей костра, именуемого Стрэнджем.
Гордая и уверенная в себе, Палмер не избегала его и всегда находилась с ответом, что бы он ни сказал. Это отличало её ото всех, кто его прежде окружал. Она смеялась над ним, но не ненавидела, считала высокомерным и тщеславным, а не боготворила за достижения в нейрохирургии и блестяще проведённые операции. Он был для неё просто человеком с дурным характером, а не небожителем и её не отталкивала его резкость равно как на неё не действовала и его харизма.
Стрэндж и сам не заметил, как стычки с ней из упражнений в словесном фехтовании превратились в необходимость. Всё, конечно, можно было бы просто списать на недостаток общения, но обмануть себя в этот раз оказалось слишком сложно. Кристина была яркой и всё, что с ней было связано, моментально становилось объектами его пристального внимания, а разговоры с Палмер оживляли. Находивший прежде удовлетворение только в собственном превосходстве над другими, он наконец заговорил с кем-то на равных и всякий раз не мог сдержать улыбки, встречаясь с ней взглядами. В его жизни появился кто-то кроме работы. Бежавший от потерь и одиночества Стивен Стрэндж начал понимать куда он бежит.
Кристина не воспринимала его всерьёз. И все знаки внимания списывала на неудачные шутки, но Винсент не оставлял попыток. Теперь ему было жизненно необходимо добиться её внимания. Он пробовал снова и снова. Палмер была совершенно особенной и всё, что он делал прежде, вызывало у неё скорее усмешку. Широкие жесты, которые впечатляли девушек-однодневок ей не нравились и Стивен понял, что это не будет легко. Если она надеялась, что он оставит её в покое, то ошибалась, Стрэндж любил сложные задачи.
Её не впечатляли ни цветы, ни конфеты. Кажется, она вообще не любила розы. И раз за разом выставляла его дураком. Все прочие подарки она принимать тоже отказывалась. А попытки пригласить её куда-нибудь после работы встречались насмешками. «Неужели великий Стивен Стрэндж осмелиться показаться на публике с реаниматологом?». Но Винс не был бы собой, если бы отступился так легко.
И однажды он просто обнаружил себя сидящим напротив неё в ресторане. Стивен почти не узнавал в ней ту самую Кристину из Metro-General. Платье сменившее строгую больничную униформу и рассыпавшиеся волной по плечам локоны преображали её, превращая из вечно собранной доктора Палмер в просто Кристину. Кристину с красивой улыбкой. В остроумную Кристину. В очаровательную Кристину. Которую он никогда прежде не видел. И теперь, познакомившись с ней, был уверен, что хочет встретить её вновь.
После этого вечера она перестала смеяться над ним. Шутила Кристина всё также часто, но уже как-то иначе. Стивен перестал чувствовать в её словах шипы. Они словно растворились, позволяя ему стать ближе. И таких часов с мисс Палмер в ресторанах, на презентациях и в кино стало в его жизни гораздо больше. Всегда очень рациональный доктор Стрэндж совершенно иррационально тянулся к этой женщине. Ему было необходимо знать её мнение по поводу любого вопроса, он интересовался тем какую музыку она слушает, какие фильмы любит, что за предметы любила в университете. Всегда очень спокойная, она стала тем самым стабилизатором, в котором так нуждался лёгкий на подъём Стивен. Палмер привнесла в его мир твёрдую почву, позволив ему наконец остановиться и просто быть собой, приняла таким, каким он был без всяческих «а» и «но». Он был с ней просто мужчиной, а не знаменитым доктором Стрэнджем, она не восхищалась его талантом так, как другие и видела за достижениями в медицине простого человека. И никогда ему не уступала, если считала, что права. Винсент очень легко влюбился в её смех, в ямочки на её щеках, в то как она превращалась в серьёзную доктора Палмер на работе и красавицу Кристину вне стен больницы, в её упрямство и пыл, с которым она отстаивала своё мнение. И ему нравилось то, каким он становился рядом с ней. Жизнь обретала смысл, он словно становился совсем-совсем мальчишкой, будто ему снова шестнадцать и вся жизнь только-только впереди, а он — невесом, бессмертен, почти неуязвим и абсолютно, всеобъемлюще и бесконечно счастлив. Ему нравилось смешить её, нравилось обнимать, ему нравилось то, что она делала с ним, как она меняла его.
И пусть никто не верил, что это возможно, но Стив был уверен, что Кристина — это всё, что ему нужно. Он не хотел отпускать её и всю свою оставшуюся жизнь, сколько ни есть, хотел провести с ней, хотел назвать её своей: миссис Стрэндж. Винсент не знал насколько это правильно, насколько верен его поступок, он даже не был уверен, что вообще знает что такое любовь, но он очень хотел, чтобы в его пустой квартире и жизни появилась Кристина Стрэндж и не на время, а навсегда. Он никогда и не думал, что такое простое слово, как «да» может быть таким важным и столь много значить, так многое менять.
Он становится почти покладистым. И даже немного терпеливым. Ненадолго. Он выбирает цвет салфеток для свадебного стола. Он подбирает костюм. Он улыбается для фотоснимков, которые появятся в журналах вместе со статьёй о том, что один из самых завидных холостяков Нью-Йорка женится. Он берёт отпуск на несколько недель, чтобы отвезти Кристину во Францию и покупает билеты. Он пересматривает весь свой график и подстраивает его под будущее торжество. Он пожимает руку отцу женщины, которую любит, и делает вид, что не заметил его неприязни. Стивен правда старается. Очень старается.
Но отношения — это ежедневная работа и возможно, она даже серьёзнее нейрохирургии, сложнее. Работа, в которой Винсент не преуспевает. Чувства всегда переживают столкновение с реальностью, ведь совместная жизнь нечто требующее большей ответственности. Теперь вы видитесь не тогда, когда вам обоим это удобно, а постоянно. Вы связаны и у вас нет права улизнуть, стараясь избежать острого угла, а если никто из вас не вода, но вы оба камни, — будет непросто. Потому что поиск компромиссов и поддержание чувств задачка непростая даже для двоих. Особенно, если один из вас постоянно бежит от проблем вместо того, чтобы их решать.
И через несколько месяцев безоблачное небо над семьёй Стрэнджей заволакивают тучи. Такие как Стивен не способны измениться. Даже такой женщине как Кристина не сделать его лучше.
Он бежит с семейных воскресных обедов, делая вид, что забыл или задержался на работе, чтобы не встречаться с её родителями. Он постоянно задерживается допоздна и оставляет жену одну в огромной квартире. Он забывает о билетах в кино и звонит за десять минут до начала сеанса, чтобы сказать ей, что не сможет прийти. Он бронирует столик в ресторане и не приходит. Он забывает о её дне рождения. Он — трудоголик и очень, очень плохой муж.
И постепенно мелочи превращаются в огромный снежный ком, а Стив не знает что с ним делать и ведёт себя как ребёнок, поступает также, как и всегда: уходит с головой в работу. И перестаёт говорить о чём-либо ещё. Он просто не умеет извиняться и не понимает почему это происходит. Что он сделал не так? Почему всё вдруг начало рассыпаться? Ему кажется, что всё забудется, стоит только подождать немного.
А вот Кристине так не кажется, когда он в очередной раз возвращается домой глубоко за полночь. Он понимает, что она злится. Он догадывается, что на столе его ждёт остывший ужин, который она старательно готовила. И он знает, что не прав. Но молча снимает пальто и ботинки в прихожей, а потом подходит к ней.
— Срочная операция, я должен был быть там.
Так оправдываются нашкодившие дети. И он сам понимает, что мог бы хотя бы позвонить ей, чтобы предупредить, что к ужину он не приедет. Опять.
|
